Часть 1 большой статьи А.С. Манасяна из пяти частей. Содержание — здесь.

Часть 1

О МНОГОПЛАНОВОСТИ ВОПРОСА: ТУРЦИЯ И АЗЕРБАЙДЖАН КАК ГЛАВНЫЕ ОБЪЕКТЫ ГЕНОЦИДОВЕДЕНИЯ

Феномен нетерпимости в межнациональных отношениях, первым   самовыражением которого является язык ненависти, — одна из опаснейших социальных болезней современной цивилизации. История свидетельствует, что бацилла нетерпимости может инфицировать целые общества, стать источником социальных катаклизмов исторического масштаба. Эта бацилла есть корень многих форм социальных недуг — агрессивного национализма, нацизма, апартеида, сегрегации, расизма[1]. В крайних своих формах она способна порождать геноцид — преступление, против всей человеческой цивилизации. Нетерпимость в своих разновидностях, как правило, проявляет себя как составляющая политики экспансионизма, великодержавного шовинизма, скрытых и явных форм колониализма. Тем не менее наши представления о культурных, социально-исторических, политических и психологических мотивах совершения такого деяния недостаточны для диагностики духовного состояния государств или обществ, склонных к их совершению, равно как и для профилактики и лечения этих социальных недуг. В условиях, когда распространение вируса нетерпимости имеет тенденцию перерасти в пандемию, сокрытие актов геноцида различного рода фальсификациями, их непризнание по соображениям политической целесообразности, от кого бы оно не исходило, есть потворство геноцидальной политике, толкающей человечество к новым бедствиям. Между тем, практика их сокрытия и освобождения преступников от ответственности становится повседневностью истории, некоей дозволенной нормой поведения сильных, превращающей нашу цивилизацию в джунгли.

Свершившиеся в XX веке акты геноцида, в частности, Геноцид армян в Османской империи и республиканской Турции, проливают свет на одну из причин такого состояния дел. Заключается она в политизации самой оценки этих   злодеяний, преднамеренном понижении «ранга» геноцидных актов, сведение их к «прискорбным трагическим событиям» или инцидентам, якобы юридически не подпадающим под определение геноцида. Уже имеющиеся факты сокрытия очевидных с точки зрения здравого смысла и духа правосудия геноцидных актов достаточны, чтобы ученые, сознающие свою моральную ответственность за такое состояние дел, били в набат. Актуальность глубокого осмысления проблемы очевидна. Ведь нет удовлетворительных ответов на следующие, казалось бы, простые вопросы: а) почему и как у тех или иных сообществ или акторов международного политического ринга аккумулируются импульсы нетерпимости и ненависти к другим и б) как они проявляются в поведении субъектов — носителей этих ментально-психологических качеств?

Разумеется, каждый из перечисленных социальных недугов имеет важную для его идентификации специфику, фиксирующуюся в определении феномена.  Некоторые из них очень существенны в контексте рассматриваемой нами проблемы. Ненависть и нетерпимость, например, могут проявляться как обоюдные, взаимно-обратные отношения, в то время, как дискриминация, апартеид и геноцид полагают неравных по силе и статусу сторон: обычно преступление геноцида совершают сильные в отношении слабых.  

Проблема многоплановая, и нам представляется, что главные аспекты «большой темы» можно охватить, условно говоря, в план-проспекте со следующими пунктами:

а) внутренние историко-культурные процессы формирования агрессивной нетерпимости и геноцидного поведения:

б) внешние факторы, стимулирующие формирование геноцидогенной политической культуры;

в) рефлексия на акты геноцида преступником, жертвой и международным сообществом;

г) наказание за преступление против человечества как условие искоренения актов геноцида из политических отношений народов и государств;

д) совершенствование международно-правовых, политических и когнитивных средств оценки актов геноцида как условие выработки механизмов предупреждения подобных преступлений и преодоления их последствий.

Данный анализ в основном относится к указанному выше пункту б).  Уточнение подхода далее сводится к тому, что проблема геноцидного поведения рассматривается не на уровне общетеоретических принципов и концептов для их применения к конкретным деяниям. Мы пытаемся раскрыть проблему на конкретном примере, намереваясь извлечь из такого анализа обобщения как раз для общетеоретических и философских выводов.

Таким примером для нас служат существовавшие в XX веке на востоке Закавказья разноименные государство-подобные политические образования, в названии которых был внедрен не относящийся к региону топоним Азербайджан – название северо-западной провинции Ирана. Первое такое государство-подобное образование с названием Азербайджанская Демократическая Республика (АДР)[2] в Закавказье появилось в 1918 году в результате вторжения в регион турецких войск. Второе было учреждено XI Красной армией Советской России в апреле 1920 года и имело название Азербайджанская Советская Социалистическая Республика (АзССР). Третья в этом ряду — образовавшаяся в ходе распада СССР и в 1992 году ставшая членом ООН — нынешняя Азербайджанская Республика (АР).

Этот пример нами выбран потому, что он представляет аномальный случай в истории геноцидных актов XX века: вопреки кричащей очевидности геноцидного поведения всех трех указанных образований, факт остается незамеченным мировым сообществом. Это требует объяснения, но уже не с точки зрения внутренних побуждений субъекта преступления, а с точки зрения мотивов внешних акторов, находящихся в тех или иных отношениях с преступником.  

Очевидно, что агрессивная нетерпимость и ненависть к другим, а тем более политическое поведение с такими качествами формируются не в одночасье. Зарождение и становление этих качеств, их укоренение в культуре и в специфических формах политического поведения[3] полагают не только исторически сложившиеся внутренние мотивы, но благоприятствующие этому процессу внешние стимулы.  Это обстоятельство сводит вопрос о формировании геноцидогенной культуры в современной АР к анализу изменений государственно-правового статуса региона за последние два столетия, свершившихся вмешательством внешних сил. Вопрос, который требует политико-цивилизационного осмысления, заключается в следующем. Способствовали ли внешние факторы становлению геноцидального поведения нынешней АР и если да, то по каким мотивам? В этом контексте четко выделяются следующие периоды становления общества (а ныне и государства) – носителя такой культуры:  

— с 1813 г. до 1918 г. (от присоединения края к Российской империи до ее распада; период формирования империей неэтнической общности кавказских татар),

— 1918-1920 гг. (период хаоса, вызванного Первой мировой войной и распадом Российской империи),

— 1920-1930 гг. (от выдвижения большевистского сценария создания не национальной Азербайджанской ССР как форпоста «красной революции» на Востоке до сталинского проекта строительства новой социалистической азербайджанской нации),

— 1930-1988 гг. (выдвижение сталинского проекта азербайджанизации кавказских татар и его мутация при дальнейшем внедрении),

— 1988-1992 гг. (от карательных операций против Карабахского движения и Геноцида армянства АзССР до распада СССР),

— с 1992 г до наших дней (Запад и углубление геноцидального менталитета в Азербайджане в постсоветский период).

Ниже эти этапы будут рассмотрены в выделенной очередности. По всем этим выделенным нами этапам имеется обширная литература. Наша цель не раскрытие этих этапов в их детализации до «подробностей событий», а выделение политических подтекстов и векторов выделенных этапов, проливающих свет как раз на подробности, логику и результаты этих переходов.

Продолжение — Часть 2.

---

                [1] Нацизм, апартеид, шовинизм, расизм – все эти социальные вирусы зреют из «закваски» агрессивной нетерпимости.   

                [2] Это был первый, предшествующий Турецкой Республике Северного Кипра опыт Турции по созданию новых турецких государств за пределами своих границ.

                [3] Вне нашего рассмотрения останутся более глубокие корни агрессивного национализма в современном азербайджанском обществе и геноцидного поведения Азербайджанской Республики, относящиеся, как мы сформулировали выше, к внутренним историко-культурным истокам формирования предрасположенности к этим качествам у тюрков кочевников, оказавшихся в средневековье на волнах монголо-татарских нашествий в среде оседлых народов Персии и Переднего Востока. В качестве возможной предпосылки можно, например, указать экстенсивную форму хозяйствования ведущими тюркскими кочевыми племенами в степях Центральной Азии. Кочевник, привыкший взять у природы готовые продукты, в среде оседлых народов не теряет это «отношение к миру», проявляющееся в склонностях к краже и разбойничеству. Перешедший к оседлому образу жизни кочевник кроме завоевания чужих территорий и применения грубой силы и жестокости в отношении подчиненных себе народов не имел ни культурных, ни экономических рычагов в обосновании государств.