Статья на сайте Панорама.ам от 17 августа 2011 г.

Летом 1991 года в Карабахе продолжала разворачиваться чудовищная по методам и жестокости операция «Кольцо». После Геташена и Мартунашена нападениям подверглись села Шушинского, Гадрутского, Мартакертского, Шаумянского районов, а также приграничные села Армении.

Российская правозащитница Елена Владимировна Лунина, которая в начале 90-ых представляла Московский Комитет солдатских матерей, в те дни несколько раз вылетала в Арцах, чтобы защитить мирных жителей от насилия и депортации.

По просьбе съемочной группы проекта «Обыкновенный геноцид», которая в настоящее время работает над фильмом об операции «Кольцо», Елена Лунина поделилась своими воспоминаниями и впечатлениями о событиях 20-летней давности.

— В середине июля 1991 года, когда уже произошли события в Геташене и Мартунашене, мы узнали о происходящем в в Шаумяновском районе. Вместе с врачом Галиной Петровной Синявской, которая представляла «Движение против насилия», мы вылетели в Карабах. Нас привезли в Вериншен, где мы провели несколько дней. В селе постоянно раздавались выстрелы, а люди нам рассказывали обо всех тех ужасах, которые им довелось пережить. Мы узнали о раненых детях, об убитом мальчике, познакомились с учительницей, у которой погиб сын и не осталось никого из родных. Все это, после мирной Москвы было просто чудовищно…

В Вериншене находилась тогда и большая группа наблюдателей и депутатов, в том числе – депутат ВС, летчик-испытатель, полковник Владимир Смирнов, который пытался вести переговоры с военными, с Поляничко. Был там и Анатолий Шабад, который посылал повсюду телеграммы с сообщениями о том, что происходит в селе, писал, что депутаты погибнут вместе с жителями, но не оставят их. Нам было известно о том, что все окрестные села окружены и мы были потрясены тем, что 23-я советская армия участвует в этих мероприятиях на стороне азербайджанцев, помогая проводить зачистки, депортацию…

На их глазах убивали и насиловали женщин, детей, стариков, разоряли дома и грабили имущество – и все это прикрывалось нашими солдатами. Это было, конечно, ужасно.
Потом, уже – в середине августа, пришлось поехать в Карабах во второй раз, когда стало известно о том, что в селе Атерк разгневанные жительницы в ответ на захват в плен их мужей, пытки и насилие в отношении пленных (мы уже знали, через какие ужасы приходилось проходить армянам в плену, в, частности, в шушинской тюрьме) захватили в заложники 43 солдата-срочника. Они соглашались отдать их только в обмен на своих пленных или хотя бы на трупы. Я срочно вылетела в Атерк.

Село было окружено по периметру советскими войсками. Время от времени раздавались выстрелы, шли разговоры о том, что село будет взято штурмом или просто уничтожено с воздуха. Находившиеся здесь Шабад и Смирнов вели очень напряженные переговоры с командованием 23-й армии. Объезжая село на машине, мы видели стоявшие на высотках БМП, БТР-ы. Солдаты и азербайджанские омоновцы вели себя как оккупанты. Они ездили по дорогам не снижая скорости, залезали в виноградники, заезжали на поля… Меня поразило, что жители вели себя в целом очень сдержанно и мужественно. Страха у людей не было, хотя все понимали, что Атерк может быть просто уничтожен бомбежкой с воздуха. Село было зажиточное, богатое и для азербайджанцев там было, конечно, много соблазнов.

18-го августа армейское командование потребовало безоговорочной выдачи солдат, в противном случае они грозили принять самые суровые меры. Но 19 августа внезапно прекратилась связь, перестали работать телефоны, радио и телевидение. Мы поняли, что что-то произошло, тем более, что в поведении военных было заметно замешательство. Потом прилетела на вертолете Инесса Буркова и рассказала о том, что происходит в Москве (речь идет об августовском путче – Ред. Панорама.ам). Было ясно, что в условиях неопределенности военные не осмелятся действовать. Из Атерка улетели почти все журналисты и фотокорреспонденты. Мне тоже предложили уехать, но я отказалась. Еще через пару дней, когда стало ясно, что перевес в Москве на стороне Ельцина, жители села решили без каких-либо условий отдать заложников – это был акт доброй воли с их стороны. Мы поехали за солдатами, вывезли их и передали приехавшему из Степанакерта командованию.
22 августа мы вылетели из Атерка. Помню, в какой эйфории пребывали провожавшие нас жители. Я была уверена, что первое, что сделает Ельцин – это обратит внимание на Карабах, потому что именно здесь ситуация была самая страшная, именно здесь люди находились под двойным прессом – войск и ОМОНа. Мы прощались с сельчанами и говорили им – держитесь, теперь Россия совсем другая и все это закончится.

— Каковы были ваши впечатления от общения с карабахцами?

— Мы ездили тогда и в азербайджанские села. Но меня в первую очередь потрясло мужество, терпение и достоинство, с которыми армяне переносили свои невзгоды и бедствия. Я говорила со многими мужчинами и женщинами и убеждалась, что они стремятся избежать кровопролития, я видела, что это их земля, потому что там все было армянским – храмы, памятники, способ земледелия и виноградарства, все было сделано их, загоревшими и обожженными солнцем руками… Я хорошо помню красоту этих рук и душевную стойкость армянского народа, которые не могли не подкупать.
Я разговаривала с людьми, узнавая их личные, семейные истории. У многих они начинались еще с начала века, когда они бежали, спасаясь от геноцида. Эти беседы убеждали меня в том, что надо дать людям покой, возможность спокойно жить на своей земле, тем более, что ничего плохого ни в отношении соседей, ни по отношению к земле они не совершат – наоборот, сделают эту землю еще более прекрасной. Самое страшное в рассказах свидетелей и пострадавших было насилие в отношении женщин и детей. Я видела таких женщин, знала, что были матери, бросавшиеся спасать своих детей и убитые за это. Видела, как вывозили жителей из Гюлистана – мест было мало и даже дети не помещались в вертолете. Помню, как мы, москвичи, боялись за село Русские Борисы, где жили молокане — ведь насилие было в отношении не только армян, но и русских.

— Каково было отношение армян к вам, российским правозащитникам?

— Позже я побывала и в Степанакерте, видела, как в госпитале под бомбежками проводились операции, как в тяжелейших условиях лечили и заботились о раненых и больных, видела людей, которые готовы были пожертвовать всем ради своего народа и Родины… К нам они относились удивительно тепло – как к самым близким родственникам. Особенно мы почувствовали это в Степанакерте, где была блокада, голод, холод, обстрелы, бомбежки, люди боялись спать в своих домах и прятались в подвалах. Но они все равно принимали нас по-королевски, ставя на стол все самое лучшее. Запомнила я и то, как в высшей степени сдержанно и достойно вели себя армяне на похоронах – никаких истерик, криков и воплей, столь характерных для противоположной стороны. Я повезла в Степанакерт своего друга-оператора, который до этого ничего не знал о Карабахе, и он вернулся оттуда потрясенный увиденным.

— В чем, на ваш взгляд, заключалась цель азербайджанского руководства при реализации Операции «Кольцо»?

— Цель была очевидна — освободить территорию от армянского населения, тем более, что события в Сумгаите и Баку показали, что это вполне достижимая задача. Если можно было выбить армян из крупных городов, то с сельским населением все обстояло проще. К тому же было ясно, что в худшем для Азербайджана случае советское руководство не вмешается, а в лучшем – поддержит их. Баку стремился любой ценой освободить территории от армян и раз и навсегда решить Армянский вопрос в Карабахе. Ясно, что это была попытка второго геноцида. Первая оказалась удачной и огромную территорию удалось освободить от армян. В Карабахе предприняли вторую.
С правовой точки зрения это, несомненно, был геноцид – с жертвами среди мирного населения при достижении цели не считались. Многие села просто стирали с лица земли и через какое-то время здесь просто не оставалось следов присутствия армян. Я сама видела снимки разрушенных кладбищ, разгромленных хачкаров (http://www.youtube.com/watch?v=9TT2vhhi-ZA) и памятников…То есть задача была не просто очистить территорию, но и уничтожить культуру, память, саму возможность возвращения сюда армян когда-либо.

— Как вы думаете, почему российская интеллигенция встала на защиту Карабаха?

— Скажу за себя. Было чувство вины и стыда, которое особенно обострилось после «сумгаита». Сумгаитская трагедия оказалась той точкой, за которой нельзя было дальше жить спокойно. Мы все восприняли Карабах как свою войну. Наступает момент, когда ты понимаешь, что не можешь оставаться в стороне, зная, что где-то погибают и страдают люди – старики, дети… Я думаю, что такие же мысли были у всех, кто поехал тогда в Карабах. Как и академик Сахаров, мы поняли, что Карабах – пробный камень перестройки. И если бы в свое время остановили насилие в Карабахе, то удалось бы избежать дальнейших кровавых событий. К сожалению, этого не произошло…