Сборник был издан несколько лет назад и посвящен Памяти трагического ухода талантливого поэта Григория Мосесова.

И в этой игре беспробудной

И в этой игре беспробудной,
Где даром ни встать и ни сесть,
Как отрок наивно-беспутный,
Я ставлю на Совесть и Честь.

Я ставлю на Совесть без всяких
Поблажек и скидок на власть,
Идет мне – из ярких самых –
Любовей отменная масть.

Я ставлю на Честь без сомненья
В порядочность в завтрашнем дне,
И боль моего поколенья –
Магической силой во мне.

И ставка моя стабильна.
Наученный горькой судьбой,
Я знаю: паду бессильно,
Но выигрыш будет за мной.

https://www.stihi.ru/2002/09/21-467

(Внизу — цитаты из предисловия Эдуарда Мосесова к сборнику и несколько стихотворений)

Это стихотворение Григория Мосесова , взятое мною эпиграфом к предлагаемому Вам, уважаемый читатель, поэтическому сборнику… как нельзя точно отражает и характер автора, и его бескомпромиссность в выборе жизненного идеала.

Публикация сборника — дань его памяти. Режиссер, журналист, поэт Григорий Мосесов трагически погиб в Ереване в результате совершенно нелепого случая — аварии на канатной дороге.

Григорий Николаевич Мосесов — уроженец города Баку. Здесь он получил среднее образование. Высшее ему дала Россия, где он с отличием завершил режиссерский факультет ГИТИСа. Работал в театрах Санкт-Петербурга и Рязани. Вернувшись в город своего детства и юности Баку, который Г. Мосесов очень любил и которому хотел служить, он окунулся в активную творческую работу на киностудии «Азербайджанфильм», радио и телевидение, в русскоязычной периодике.

События 1988-89 годов в Азербайджане перечеркнули не только творческие планы, но и прошлись ножом по всей его судьбе.

Разделяя трагическую участь сотен тысяч людей армянского происхождения, он был вынужден покинуть Азербайджан.

Судьба армянина-изгнанника привела его в Армению.

«Изгнанник», «беженец» — в этих словах, этих понятиях он видел жестокое оскорбление человека, когда ему отказывают в праве не только быть равным среди равных, но и в праве на дарованное творцом личностное Достоинство человека.

Каких генофондов наследье?!?
Живое звереет в бешенстве.
Позором всех прошлых столетий —
Планета утопла в беженстве.

Вот это своё ощущение беженства, ощущение человека, в ком оно присутствует постоянно в качестве неиссякаемого источника душевного смятения, ощущение очень трудное для выражения, он хотел донести до благополучной части общества. Отсюда суровая, пронизывающая всё книжное пространство художественная правда.

Мы — беженцы. Исход был предрешён…

Мы – беженцы. Исход был предрешён
В глумливых сумерках семнадцатого года,
В декретах ленинских, в «Делах» «врагов народа»
На беженство был каждый обречён.

Мы – беженцы. Мы пасынки судьбы.
Изгои мы! Как битая волчица,
Нужда нас ест… За нами волочится
Кровавый след…
.                       и слышен рёв толпы…

Мы – беженцы. Мы часть большой Беды.
В той самой Книге – скорбных песнопений –
Мы лишь намёк, предчувствие – и гений
Не мог узреть подобный плод вражды.

Мы – беженцы. Откуда и куда?
С глухих низин –
.                      к родным высотам Духа.
Мы – абсолют божественного слуха
.                      и зреет в нас гнев Страшного суда.

https://www.stihi.ru/2001/10/07-260

 

Requiem

Каждая земная Вина отмщается (Гёте)

Никто не ответил за ужас резни в Сумгаите,
Никто не ответил за сотни сожжённых в кострах,
Никто не ответил за гнусное: «Бейте и жгите! —
Всех тех, в ком армянская кровь…»
.                   (кто родился с доверьем в глазах)

Никто не ответил за мерзкую суть измывательств —
Над теми, кто жил, с ними радость и горе деля,
За мерзкий цинизм и за подлую сущность предательств,
За акт вандализма! —
.                    на планете с названьем Земля.

Никто не ответил за сотни изломанных судеб,
За тысячи жизней!
.                  (И ангел-хранитель не спас),
И если и даже подобного больше не будет, —
Удар нанесён! —
.                  по содружеству наций и рас.

Но память в нас бродит —
мы веруем в Божье возмездье,
И раною в сердце —
«Замучен и зверски убит»…
Мы живы.
И мы утверждаем бессмертье,
Цветы возлагая
к изножьям хачкаров и плит.

Слагаются годы —
в глубинную мудрость скрижалей,
Свиваются судьбы —
грядущим векам — от былых,
Сплавляются боли
в венок из огромных печалей:
«Всем жертвам той бойни —
от всех, кто остался в живых».

 

Предавшим меня – прощаю

 

Предавшим меня –
прощаю.
Продавшим меня –
прощаю.
Изгнавшим меня –
прощаю.
Прощу нескончаемость бед,
Израненность сердца и боли
Несносность и беженской доли
Растянутость в множество лет.

Прощаю нужду и голод,
Прощаю и «гвозди» и «молот» —
Распятость на мерзлом снегу.
Прощаю пристанища ветхость,
Прощаю, что счастлив редко…
Отнявшим могилы предков –
Простить
никогда
не смогу.

https://www.stihi.ru/2001/10/20-517

 

Ранен!..

Я помню, как в школе
на скучных уроках
с соседом по парте,
На лицах храня
все, что нужно, и даже –
ума выраженье,
Мы с видом таким,
словно думаем с ним
о самом Бонапарте,
Притулившись оба,
игру затевали –
в «морское сраженье».

Чертили квадраты
и в них размещали
свои «эскадрильи» —
По десять линкоров,
простых, разномерных,
без шика и лоску,

И цель означая,
буквой и цифрой,
друг друга «бомбили»,
Стараясь хоть изредка
взгляды бросать
на классную доску.

«А-10»… «Б-8»…
Ответ дожидаясь,
терялись в догадках:
Зачем карта мира
пестра так спесиво
и вся — словно в латках?
И слыша, как кто-то
невнятно и тихо
там что-то у карты бубнит,
Шептали друг другу
то «Ранен…»,
то «Мимо…»,
то просто, порою с улыбкой,
— «Убит»…

— Я – ранен! –сегодня уже не шепчу я –
кричу! –
не соседу по парте –
Всем людям планеты!
Народам и странам!
Всему человечьему роду!
Кричу всем, кто слышать
обязан и должен
и шепот в апарте,
И глас, раздирающий душу и тело,
и даже – Природу.
Кричу, не играя,
кричу без притворства –
мне чужды все роли!
Кричу задыхаясь
от участи горькой,
взрываясь от боли,
Кричу оттого,
что в эпоху повальных измен и предательств
Душа холодеет
от бед постоянных,
от злых домогательств.

Я – ранен! – когда
дико-праздною оргией
шика и помпы
В планету швыряют
бездумно-беспечно
ракеты и бомбы.

Я – ранен! – когда
растравляют народы
на бойни,
В хрупких стенах доверья
вытворяя «цивильно»
пробоины.

Я – ранен! – когда
два соседних,
два близких народа
Истребляют друг друга –
«под общим шатром кислорода».

Я – ранен! – когда
на земле Авраама Линкольна,
Мальчонка вопит,
простирая ладони к прохожим,
— «Мне больно!..»

Я –ранен! – когда
над Нью-Йорком безумствует «Боинг»,
Людей обрекая
на кров инвалидных
колясок и коек.

Я – ранен! – когда
миллионы людей на планете –
в изгоях,
Я – ранен! – когда
люди роются в жажде прокорма
в помоях.

Я – ранен! – когда
рассылая в конвертах
заразу,
Кто-то грезит  акульи
съесть ему ненавистную расу.

Я – ранен! – когда
одуряет сознанье
дешевенький триллер,
Я – ранен! – когда
кто-то бодро чеканит:
«Профессия — киллер».

Я – ранен! – когда
от страны, что я Родиной чтил,
остается лишь странность,
Я – ранен! – когда
от народа, который любил,
мне досталась лишь стадность.

Я – ранен…
Мне память бередит ночами
и душу и тело,
Волчицей сознанья
пытает и гложет –
со знанием дела.

Я – ранен…
Мне страшно…
Из раны — не кровь, а
события-факты,
И солью на рану –
тома Деклараций,
все Акты и Пакты…

Резня в Сумгаите…
железные прутья…
в руках у вандалов…
Блестят топоры…
ими рубят людей…
из армянских кварталов…

Насилуют дочь…
на глазах у родителей…
их убивают…
Ее, полумертвую…
тащат на двор…
беснуясь, сжигают…

Мальчонка вопит…
от крика и боли
взрываются вены…
Металл раскаленный
проходит сквозь тело –
бессильны и гены…

Погромы в Баку…
Беспредел и разбой…
Дикий ор фанатизма…
Кровожадная злость…
Убивают и жгут…
Новый выброс и выпас фашизма…

И римским аренам –
алкателям крови! –
такое не снилось:
Звериное в нелюдях
за двадцать столетий
удесятерилось.

Манкуртово племя…
Но ад пережившим
не вышибить память.
Загубленных судеб
уже никогда
никому не исправить.

И зимнею стужей,
и знойной порою,
и в час листопада
Терзаюсь и маюсь –
невольный свидетель
наземного ада.

В бессонных ночах,
в днях, овеянных страхом,
рассветною ранью,
В пульсации крови,
в биении сердца –
Я – ранен!..
Я – ранен!..
Я – ранен!..
Я – ранен!..

Изувеченный весь
всей жестокой обоймою века –
«Заказные убийства»… «Терроризм»… «Наркомания»… «Спид»… —
Я безумцем-Эдипом
тщусь сыскать на Земле
Человека,
Чтоб успеть прошептать ему
тихо и с болью:
— Убит…

https://www.stihi.ru/2002/11/16-315

 

Вести хлещут, как плети, по нервам

Вести хлещут, как плети, по нервам,
Бьют нещадно прицельным огнем…
Как хотелось мне жить в двадцать первом! –
Но довольно!.. Хотел бы в другом…

Я хотел бы попасть в то столетье,
Где народы не знают вражды,
Где один за другого в ответе,
Где все люди со счастьем на «ты»,

Где не знают ни войн, ни отмщенья,
Где живут по законам Любви,
Где сменяются в срок поколенья,
Утверждая бессмертье Земли,
И моя догорает звезда,
Всей жестокостью дней изувечен,
Остаюсь я в своем – навсегда.

Остаюсь я в своем – двадцать первом,
С горемыкой-душою вдвоем…
Вести хлещут, как плети, по нервам,
Бьют нещадно прицельным огнем…

https://www.stihi.ru/2002/09/21-468

 

7 октября

День памяти отца…
Его могила — там.
Он в той земле, откуда нас изгнали,
Где было все: резня, погромы, срам…
И памятник, конечно же, украли.

С утра отшельником по улицам брожу,
Припоминая речи Антигоны,
У тихой осени сочувствия прошу,
Кляня бесчеловечности законы.

Как поздно мы в суть тех идей вникаем!
Как поздно зрим кровавость тех зарниц!
Прости, отец, что ты недосягаем —
Мы встретимся в мирах, где нет границ,

Где алчь “бессмысленна, бессмысленен разбой,
Где все равны — людей планеты раса!
Где каждому гарантом на покой
Земного шара совестная масса.

Мы встретимся, друг другу все простив, —
Забвенье прошлого, и страх, и заблужденья,
Страны широкой сумрачный мотив,
Настоенный на муках поколенья.

Простив судьбе растерзанность Мечты,
Себе — отчаянную преданность без меры,
Отцам тех лет — всю тщетность суеты
И веру страстную в идейные химеры.

Прости, отец… Еще чуть-чуть… Дождись!
Мы встретимся… Все встречу обещает…
Над городом уже огни зажглись.
Я все брожу… И осень понимает.

http://www.mecenat-and-world.ru/aragast/2-aragast/mosesov.htm